Память – это самое главное,
что может оставить о себе человек
История одной крестьянской семьи
Вспоминая и анализируя жизнь своих предков, да и свою, я убедилась, что ни одно поколение в России не прожило без каких-либо потрясений: войны, революции, контрреволюции, репрессий, засухи, голода и так далее.
Я долго думала надо ли писать эти воспоминания – никому это не нужно. Но решила описать историю одной крестьянской семьи на примере моих предков по материнской линии просто для себя, так как наследников у меня нет.
Краткая история моей Родины
Родина моя – село Бережок Ивановской области Гаврило-Посадского района. «Расположено село в 24 верстах от Юрьева и в 75 верстах от Владимира, на берегу безымянной речки» — так записано в царских грамотах 16 столетия. И в них село Бережок значится государевой дворцовой вотчиной.
В 1587 году царь и великий князь Федор Иванович пожаловал «свое село дворцовое Бережок супруге умершего брата своего, царевича Ивана Ивановича, царице-старице Александре, иночески подвизавшейся в Суздальском покровском женском монастыре».
В 1613 году в своем духовном завещании она пожаловала Бережок Покровскому монастырю, где село и оставалось до изъятия монастырских земель, до 1764 года. В дальнейшем селом владело местное духовенство, крупные землевладельцы и лесопромышленники.
Во многих домах стояли ткацкие станки, на них при свете лучины женщины занимались ткачеством. Затем за мизерную плату сдавали полотно фабрикантам. Крестьяне на своих участках выращивали лен, теребили его, обрабатывали, пряли и ткали холеты. У меня до сих пор хранится рулон льняного полотна, сотканного еще моей бабушкой, которому больше ста лет.
По рассказам моей матери, знаю, что село до революции и во время НЭПа было торговым. Во время ярмарок приезжали торговцы (купцы) не только из соседних сел и деревень, но и из таких городов как Юрьев-Польский, Суздаль, Иваново, Шуя и других. На ярмарке можно было купить все, если были бы деньги. А рыбу какую ели наши предки! Белугу, севрюгу, семгу, осетра, сельдь и другую. А икру красную и черную ели ложками. Любили почему-то больше красную. Рыбы в те времена было очень много, поэтому икру себе могли позволить даже крестьяне.
В селе до революции 1917 года было три церкви. Я помню только одну и то наполовину разрушенную. Ее в 50-ых годах прошлого века разобрали и это место расчистили. Сейчас, говорят, там памятник воинам, погибшим в Великой Отечественной войне. Это была шатровая церковь, точь-в-точь как на картине Саврасова «Грачи прилетели». Когда смотрю на эту картину, вспоминаю раннее детство и явно слышу крик грачей, которые жили на ветлах у церкви, а наш дом был как раз напротив. Может быть, потому что раннее детство проходило под крики грачей, галок, лай собак. И меня этот шум никогда не раздражает. Раздражал и раздражает только громкая музыка, особенно современная.
При советской власти село переживало и взлеты, и падения, но всегда оставалось крупным сельскохозяйственным предприятием, так как земля очень плодородная – черноземная (Владимирское ополье). Каким сейчас оно стало не знаю, не была больше пятидесяти лет.
Фамилия моих предков по материнской линии была очень красивая – Дианова. В селе Диановых было несколько семей – может дальние родственники, а может однофамильцы, как бывает почти в каждом селе или деревне.
Прадед и прабабушка
Прадеда звали Петр, он был военным. В каком звании не знаю, но служил во Владимире, казарма располагалась на Ямской улице. Прабабушка, имя ее не помню, в 38 лет осталась вдовой. В отчаянии она паломником отправилась в Иерусалим, вернулась только через три года, а родные думали, что она погибла. В пути паломники нанимались на разные работы, чтобы иметь пропитание, поэтом так долго и ходили. Прабабушка рассказывала, что когда они шли по территории Турции, турчата (дети) в них кидались камнями. Она принесла святой воды из Иордана. Я помню, что эта вода была в красивой голубой стеклянной бутылке. Если кто болел, моя мать смачивала тряпочку или просто изо рта брызгала на больного. Помогало или нет, не знаю. Эту воду она постоянно разбавляла освященной крещенской водой.
Дед и бабушка
Михаил Петрович Дианов в селе имел прозвище ямской, потому что родился во Владимире на ямской улице в 60-х годах 19 века. Судьба распорядилась так, что во Владимире он и умер.
Когда Михаил подрос, сосватали ему в жены сироту Варюху (Варвару Сергеевну). Кто ее родители и почему они рано умерли, я не знаю. Грамоте ее никто не научил. Но зато трудолюбием и добрым характером Бог наградил сполна. Детей у них с дедом родилось много, но в живых осталось только четверо – два сына и две дочери. Дети в то время часто умирали от разных инфекционных болезней, особенно те, кто родился летом. Жара, мухи, антисанитария в жилищах способствовали распространению болезней. Бабушка знала много лекарственных трав и охотно делилась ними с односельчанами.
Дед с бабушкой прожили вместе около 50 лет и ни разу не ссорились даже по пустякам. Дед был культурным хозяином, выписывал различные газеты и журналы. Много читал, интересовался новинками садоводства и огородничества. У него был образцовый сад, в котором росли яблони разных сортов, груши, ягоды и даже лесные орехи. Ни у кого на селе такого сада не было. Яблоки и рябину сушили, морозили, мочили и морозили. Зимой к ним любили приходить односельчане на посиделки. Женщины пряли, вязали, пели, шутили. У мужчин были свои разговоры, в основном об урожае, политике и войнах. Дед приносил моченых и мороженых яблок и рябины, угощал всех.
В семье очень любили и умели петь. В праздники к их дому даже приходили слушать пение односельчане. Один сын, Ефим, обладал исключительным слухом и был в церковном хоре регентом. Другой сын, Андрей, очень здорово плясал – в праздники так плясал. Что после сапоги приходилось ремонтировать. Вином излишне никто сильно не увлекался ни в праздники, ни тем более в будни.
Хозяйство было крепким, потому что вместе с родителями жили два сына со своими семьями. У Андрея было девять детей, у Ефима две дочери. Еще младшая дочь Анна (моя мать) жила с родителями. За стол обедать садилось 18 человек. Не представляю как бабушка управлялась по хозяйству. У всех детей и внуков были свои обязанности, но пищу на всех готовила только бабушка. Тогда ведь для приготовления пищи не было ни газа, ни скороварок, ни мультиварок – одна русская печь!
Во время обеда существовал порядок: пока глава семьи не даст сигнал – постучит ложкой по столу, мясо из общего блюда таскать было нельзя. Отец ни на кого из детей никогда не поднимал руку. Но однажды Анна, после репетиции в художественной самодеятельности пришла к ужину и нечаянно за столом запела. Отец дал ей затрещину и выгнал из-за стола. Порядок есть порядок, а она его нарушила.
В хозяйстве было две лошади, две коровы, куры, овцы, свиньи и другая живность. После революции 1917 года жители села никаких особых перемен не почувствовали. Моя мать и ее старшие племянники (они были почти ровесники) вступили в комсомол и молодежное движение «Синяя блуза» (синеблузники). У них была единая форма – всем шили одинаковые блузы синего цвета. Для молодежи организовывали различные мероприятия: спортивные секции, кружки, художественную самодеятельность. Спектакли ставили в основном классические (А. Островского), с концертами и спектаклями ездили в другие села, в Юрьев-Польские, Гаврилов Посад. Для поездок мой дед всегда давал лошадей. Когда мать рассказывала о своей молодости, я ей даже завидовала – как интересно они жили.
Все плохое началось в начале 30-х годов, когда стали громить церкви, организовывать колхозы. Дед выступил осуждающе против погромщиков церквей и в колхоз не пошел. Мою мать за то, что не смогла отца сагитировать выступить в колхоз исключили из комсомола. Лошадей во всей сбруей и коров отобрали. Тогда оба сына отделились, Ефим купил дом в селе, а Андрей с семьей завербовался куда-то на Север, там и загадочно погиб. Семья вернулась в Бережок, а потом уехали в Иваново. Дед с бабушкой и младшей дочерью Анной, которая еще не была замужем, купили плохонький домишко.
Вскоре деда арестовали и посадили в тюрьму, Владимирский централ. Было ему тогда около 70 лет. У бабушки с моей матерью конфисковали дом. Моей матери, а ей было всего 24 года, пришлось выкупать этот дом на торгах. Большинство односельчан понимали, что несправедливо местные власти поступили с семьей деда и прямо во время процессов торгов одолжили деньги. В том году уродилось очень хорошая картошка, и мама стала печь пироги с картошкой и возить на рынок в Иваново. До железнодорожной станции в Гаврилов Посаде было 18 километров, которые надо было пройти пешком с корзиной пирогов. После каждой поездки она с кем-нибудь расплачивалась и вычеркивала из списка. Таким образом, выкупила у государства свой же дом.
Вещий сон
Дед в тюрьме, надо было его навестить. Собрали продуктов, напекли пирогов, и Анна пошла пешком во Владимир, а это 75 верст. Дошла она до Суздаля когда уже начало темнеть. На окраине города она постучала в один из домов и попросилась на ночлег. Хозяйка, очень приветливая женщина, напоила чаем и уложила спать на полатях. Уснула мгновенно…И вдруг ей снится сон: огромное черное только что вспаханное поле. А вдали часовня… В это время ее разбудила хозяйка: «Вставай, молодайка, тебе пора идти». Анна рассказала ей сон, хозяйка встревожилась: «Плохой сон-то».
Дошла она до Владимира, нашла тюрьму, объяснила к кому она пришла. Дежурный сходил в помещение, вышел и сказал, что Михаил Петрович Дианов умер. Якобы ему сказали, что он не виноват и его завтра отпустят. И от радости у него случился разрыв сердца. Мать заплакала и попросила, чтобы ей показали его могилу. Сторож повел ее на кладбище и вдруг она увидела часовню точно такую, какую она видела во сне. Совершено очевидно, что какая-то сверхъестественная сила существует. Искали они со сторожем могилу долго, но так и не нашли. Она отдала сторожу передачу для заключенных и пошла домой. Сейчас я думаю, что он умер, скорее всего из-за того, что из 70-летнего старика выбивали признание в чем-то.
Много лет прошло, и я стала интересоваться, за какую провинность наказали моих предков. Мать говорила за то, что дед выступил против погромщиков церквей. Моя двоюродная сестра рассказала, что в колхозе уродился очень хороший картофель 9семена были элитные). Глубокой осенью, когда с поля картофель был уже убран, и начались заморозки, дед с ведерком пошел и стал собирать клубни на семена, которые уже никто собирать не будет. Один из соседей был членом правления колхоза, увидел и доказал. Я думаю, что деда посадили за все вместе – и за церковь, и за десяток (не больше) подмороженных картофелин. Вот так, десяток картофелин стоили нашей семье собственного дома и жизни деда.
Обращалась я во Владимирскую тюрьму с вопросом, за что же на самом деле был осужден дед. Оказывается, архивы были утеряны при эвакуации во время Великой Отечественной войны. Жаль. У нас в семье не было фотографии деда, и я думала, что хоть на тюремной фотографии увижу, каким был дед.
В заключение несколько слов о моей маме – Пузановой (Диановой) Анне Михайловне. Она была младшим ребенком, родилась, когда родителям было уже больше сорока лет. Левша, но очень рукодельная. В 8 лет самостоятельно научилась вязать, а затем прясть, шить и вышивать. Крестиком, очень мелким, она без всякой канвы могла вышить любой рисунок. В молодости сама себе шила одежду и была в селе самой модной. Был у нее и артистический талант – хорошо пела, танцевала и играла на сцене всегда главные роли в пьесах. Однажды в Бережок приехали искать таланты из театра им. Волкова города Ярославль и только ее одну пригласили на работу в театр. Но мать не пустила, мотивирую тем, что артисты отличаются слишком свободным поведением. Ослушаться она не посмела.
Говорят, что природа на детях отдыхает. Это про меня. Ничего не умею: ни спеть, ни станцевать, да и говорить-то нормально не умею.
Л. Пузанова