Как-то сегодня все больше хочется говорить о душе. О покаянии и прощении. О настоящем прощении – со слезами в горле.
Хочется, чтобы Прощеное воскресенье пришло к нам не «гифками» из «Тик-Тока», а человеческими голосами, слезами, горячим шепотом – так нужными сегодня каждому из нас…

Всегда было принято в широкую масленицу, перед постом просить друг у друга прощения. Встретимся на гуляньи, поулыбаемся друг другу: «Прости меня!» — «И ты прости!» И обязательное: «Бог простит, и я прощаю!» Светло, радостно… А в душе ничего и не дернулось…
Когда мы начали регулярно ходить в Свято-Покровский храм в Давыдовском, впервые именно там попали на чин прощения. Настоятель храма отец Владимир совершал его на вечерней службе в Прощеное воскресенье сразу после литургии, не дожидаясь вечера, – в сельском храме такое допускается. Обычно не все оставались – после литургии хочется скорее домой, блины печь, с гостями встречаться. Но кто-то из прихожан посоветовал: вы останьтесь, не пожалеете. Остались. Сначала все шло как обычно: служба как служба. А в конце службы батюшка вышел из алтаря, встал на колени и попросил прощения у нас, прихожан. Со слезами в голосе, очень искренне, по-отечески, – так, как бы это сделал самый близкий человек. Такое разительное было преображение: только недавно отец Владимир торжественно служил литургию, из алтаря звучал его красивый голос, батюшка казался нам таким возвышенным, сияющим… И вдруг перед нами, простыми прихожанами, нерегулярно посещающими храм, уносящимися на службе мыслями в житейские проблемы, — на коленях стоит этот же самый священник и со слезами говорит нам: «Простите меня грешного…»
В этот момент в храме началось всхлипывание – то тут, то там. У нас, впервые попавших на чин прощения, тоже тогда слезы на глаза навернулись, но мы не знали, что главное – впереди. Уже в самом-самом конце, когда всем предстояло приложиться к иконе и кресту, отец Владимир встал около аналоя с иконой, а прихожане по очереди подходили к нему, и батюшка просил прощения у каждого, трехкратно обнимая прихожан. Конечно, и каждый тоже просил прощения у батюшки. Надо ли говорить, что здесь слезы текли рекой – и у отца Владимира, и у нас. Кого-то он знал меньше, кого-то – как духовный отец – больше. Мне кажется, в храме тогда были и те, кого отец Владимир вообще видел впервые. И он просил прощения у всех. И мы, глядя на него, торопились тоже подойти друг к другу и попросить прощения.
Сложнее всего было подойти к мужьям и детям… Мы ведь в своих семьях так не любим уступать и уничижаться… И поэтому так много было в этот день слез — они смывали с души гордыню, черствость, и все внутри умягчалось – наверное, чтобы легче было принять духовные плоды предстоящего Великого Поста.
Для себя я поняла тогда, что пройти через такой чин прощения должен каждый верующий человек. На следующий год попросила свою младшую дочь Полину остаться с нами на этот чин. Рассказала ей о том, почему это надо сделать, но по-настоящему дочь поняла смысл происходящего, когда, обливаясь слезами, подошла ко мне в храме со словами: «Мамочка, прости!»
…Отца Владимира нет больше с нами. И я не знаю, как проходит чин прощения в других храмах. Но те слезы батюшки и наши слезы я берегу в душе, как сокровище.
Кто-то возразит: для того, чтобы попросить прощения, не обязательно идти в храм. Не обязательно. Но где бы еще мы увидели пример того, как человек, наделенный высокой церковной властью, попросил прощения у простых прихожан, хотя по сути и не провинился перед ними ни в чем?
Как сегодня нам не хватает таких примеров. И не только в церкви.
Как много сегодня говорят о защите и спасении. Но спасемся мы не сверхмощным оружием. А молитвой, слезами и покаянием…

Елена Фролова